Сто литров вина спустя, изрядно поправившиеся, мы оказались на турецко-грузинской границе с твердым намерением добраться в Эрзерум автостопом. Первые сомнения в разумности этого плана появились уже на нейтральной территории. Оказалось, что здешние турки не говорят по-английски. Мы же были вооружены одной единственной турецкой фразой: пара йок — денег нет.
К счастью, среди турецких пограничников все же нашелся один бегло говорящий по-английски. К нему я и прибежал жаловаться на банду таксистов, которые не просто заломили 20 баксов за пару километров пути до ближайшего городка, но еще и так настращали водителя нужной маршрутки, что тот отказался пустить нас в салон. Пограничник рассмеялся, выслушав меня, перекинулся парой слов с сослуживцами и предложил подбросить нас на служебном автобусе — ночную смену как раз собирались развозить по домам.
Автобус катился не спеша — водитель явно наслаждался видом нежного утреннего моря. А нам выдалась возможность поболтать с пограничником. Выяснилось, что он восемь лет назад получил диплом физика.
— О! У меня полсемьи — физики. А как же вы на границе оказались?
— Зарплата хорошая, — усмехнулся он в усы. — Вот я хочу дом себе купить. На море. У вас же в Крыму дешевые дома, да?
— Ха! И близко не дешевые! И вообще, почему Украина? Вон, Грузия в двух шагах — там цены приятнее…
— Нет! В Грузию не хочу. Зачем? Там то же самое, что здесь, — он ткнул пальцем в окно, — только живут одни бездельники. Так что, почем у вас квадратный метр?
Я озвучил цены, турок задумчиво поскреб подбородок и подытожил:
— Нормально. Лет через 5 смогу купить.
Тут автобус, качнувшись, остановился под мостом развязки. «Вам туда, — показал пограничник. — Удачи!» Мы добрели до поворота и плюхнулись на рюкзаки в ожидании попутки. К полудню мы ехали уже с третьим водителем — улыбчивым курдом с непослушной курчавой шевелюрой. Объяснялись мы жестами, то и дело давая понять друг другу, как нам нравится окружающий пейзаж или медовый запах альпийских лугов. Так же — жестами — и познакомились. Курда звали Энгин.
Километров через двадцать нам пришлось остановиться — дорожные рабочие разгребали очередной завал. Воспользовавшись моментом, мы устроились на берегу горной реки и решили, наконец, позавтракать. От предложенного хачапури Энгин отказался, а вот персик сгрыз с удовольствием. Вскоре дорогу расчистили, и мы двинулись дальше. Но что-то явно не давало покоя нашему благодетелю — он ехал медленно и все рассматривал вывески вдоль дороги. Наконец, радостно хмыкнув, Энгин остановил машину у небольшого кафе, заказал три чая, а сам убежал куда-то и вернулся через пару минут с объемным пакетом. Мы допили чай, попытались было заплатить, но курд протестующее замахал руками. Более того, уже сидя в машине, он порылся в пакете и, сияя, протянул нам по банке колы и по пачке вкусных кукурузных чипсов.
Энгину нужно было спешить домой, в Ван, и, извинившись, он высадил нас на окраине Эрзерума. На прощанье он сгреб нас обоих в объятия, оставил свой телефон и отправился в путь, помахав рукой в открытое окно. Я обернулся, пытаясь понять, где мы находимся. Рядом стоял стильно одетый турок средних лет и в упор смотрел на меня. Я поздоровался. Турок сказал что-то отдаленно напоминающее «Добро пожаловать в Турцию!» Я, улыбнувшись, поклонился. Незнакомец на секунду задумался, а потом, жестом велев мне следовать за ним, направился к ближайшему дому.
Паранойя не успела включиться вовремя, и мысль «Что это я вообще делаю?!» всплыла лишь на пороге грязноватого темного помещения. Глаза быстро привыкли к полумраку, и я разглядел в дальнем углу комнаты еще троих мужчин. Один как раз снимал с плиты чайник, двое других тихо беседовали. Стильный незнакомец что-то властно сказал по-турецки. Троица мгновенно вскочила и направилась ко мне. Я не придумал ничего лучше, чем прижаться спиной к дверному косяку.
Один из турок подхватил мой рюкзак, другой поспешил к Стаське и практически вырвал второй рюкзак у нее из рук. Вещи тут же запихнули в багажник стоявшего рядом Лексуса. Оторопевшие от стремительности их действий, мы почти позволили туркам усадить нас в салон, но тут, наконец, у меня включилась способность соображать. Нащупав на поясе увесистый железный фонарь, я ледяным голосом попросил достать наши вещи из багажника. Троица принялась протестующее что-то лопотать. Я оглянулся в поисках подмоги, но тут подошел главный турок, и ситуация наконец прояснилась.
— В какую гостиницу вам надо?
— ?
— Вы знаете название гостиницы, где будете жить?
— Да, Чинар Отели.
— А адрес знаете?
Я показал ему перерисованную в блокнот схему проезда. Турок кивнул в сторону троицы:
— Они подвезут вас на моей машине. Если что — звони!
Он быстро записал в блокнот телефон, внимательно посмотрел на меня, и добавил:
— Добро пожаловать в Эрзерум!
Том четвертый. Ростовы.
Три часа дня, пыльный городишко Дара’а у сирийско-иорданской границы. Сегодня мы в этой дыре’е уже во второй раз. На рассвете выдвинулись из Дамаска с намерением заехать в Босру, а потом пересечь границу и успеть добраться до Аммана. Но таксист в Дамаске решил далеко не кататься и высадил нас не на той автостанции, забыв рассказать, что отсюда в Босру добираются с пересадкой в Дара’а. Водитель маршрутки тоже не напрягался и утвердительно кивнул на вопрос: «Босра?» И продолжал кивать, свернув направо за указателем «Босра — налево».
Недружелюбное солнце и жлобы, взвинтившие цены на воду в магазинах Босры (крайне редкий случай для жителей жарких стран), настроили нас на очень боевой лад. Под раздачу попал таксист, которого мы поймали в Дара’а. Задача ему ставилась простая — доставить прямиком к границе. Соответствующий рисунок в блокноте должен был, казалось, повысить наши шансы. Но машина остановилась в каких-то трущобах. Я вопросительно взглянул на таксиста.
— Вот оно, — поделился он своими соображениями.
— Ага, а это — пограничники, — указал я на толпу проходимцев, обступившую машину.
— Вот оно, — повторил таксист.
Я спокойно достал блокнот и ткнул пальцем в жирную линию, разделявшую слова «Syria» и «Jordan». Таксист открыл было рот, чтобы повторить свою заготовку, но я уже распахнул дверь:
— Ладно, нет границы — нет денег.
Водила мигом овладел английским и уже через 5 минут мы слушали сурового пограничника: «Нет, пешком переходить границу нельзя. Нет, на этой машине нельзя — до 18-00 только с иорданскими номерами. Что можно? Можно поймать такси с иорданскими номерами». Тут мы, наконец, поняли, что имел в виду таксист. И что за стайка стервятников столпилась тогда у машины. Пришлось возвращаться.
Таксист откровенно радовался, предвкушая нашу встречу с его коллегами. И не ошибся:
— До Аммана 40 долларов.
— Нам нужно только через границу переехать.
— Тогда 20.
— А что так дешево? Давай за 50.
— Э-э-э?
— Я говорю, чего вам кататься за двадцатку. Давайте лучше я 50 долларов заплачу.
Стереотип поведения был сломан, таксисты растерялись:
— А ты откуда вообще?
— Из Украины.
Они о чем-то посовещались, искоса поглядывая на нас. Затем один из них сбегал в кафе через дорогу и вернулся в компании приземистого пухленького араба средних лет. Он слащаво улыбнулся и по-русски спросил:
— Мое имя — Хасан. Ты из Украина? Говоришь русский?
— Да, немного.
— Куда ты едешь?
— Нам надо только через границу переехать. Можете им сказать, что у меня осталось 150 сирийских фунтов, больше не заплачу.
— Это всего три доллара.
— Да, я в курсе.
Хасан перевел. Я достал из кармана жменю мятых банкнот в подтверждение своих слов. Водилы хором издали вздох разочарования. Но наш новый знакомец неожиданно принялся их уговаривать. Наконец, один из таксистов махнул рукой, достал из кармана ключи и позвал нас за собой.
Пока мы закидывали рюкзаки в пыльный багажник, Хасан устроился на переднем сидении.
— Вы что, с нами поедете?
— Да, — просто ответил Хасан и переключился на другие темы. Он болтал обо всем подряд — от бизнеса и женщин до Корана и политики. Я отвечал односложно и почти не слушал. Мне не давал покоя его бегающий жуликоватый взгляд. Ситуация начинала напоминать какую-то аферу. Но понять, какую именно, я сходу не мог. И на всякий случай прокручивал в голове все сценарии подряд.
Мы подъехали к последнему сирийскому КПП. Водитель вопросительно на нас посмотрел.
— Надо заплатить пошлину за выезд из Сирии, — перевел Хасан.
— Да, точно!
Я шарил в рюкзаке в поисках мелких долларов, чувствуя на себе пристальный взгляд Хасана.
— Ты говорил, есть 150 фунтов только, — напомнил он.
— Правильно. Я ищу доллары.
— Я заплачу, есть фунты.
— Не надо, спасибо.
— Вот тысяча. Возьми!
— Нет!
Не слушая меня, Хасан отдал деньги таксисту. Когда я, наконец, нашел доллары, водитель уже протягивал мне голубенькие квитанции об уплате пошлины. Я попытался всунуть Хасану двадцатку, но тот ничего и слышать не хотел. Этот бесплатный сыр окончательно убедил нас в том, что готовится развод. Картины в голове стали еще красочнее.
На иорданской стороне таксиста взяли в оборот таможенники, нашедшие в багажнике десятки блоков сигарет. Мы же отправились за визами. Хасан всюду неотступно следовал за нами.
Офицер торжественно вклеил в паспорта крохотные марки и указал на следующую конторку. Там улыбчивый иорданец быстро шлепнул штамп в мой паспорт и взял в руки стаськин. Вбив данные в компьютер, он вдруг перестал улыбаться, смущенно посмотрел на Стаську и ушел куда-то с паспортом. Через пару минут он вернулся в сопровождении полицейского:
— Вы только не волнуйтесь, — начал он.
— Что случилось?
— Вам надо пройти с этим человеком.
— Куда? Зачем?
— Вам объяснят.
Нас отвели в прокуренный кабинет. За огромным заваленным бумагами столом сидел очень важный майор. На стене висел портрет короля Иордании. Нас усадили в старые засаленные кресла. Полицейский кратко отрапортовал, и майор с интересом уставился на Стаську. Затем он куда-то позвонил и вышел. Не успела за ним закрыться дверь, как молодой полицейский плюхнулся в его кресло и вальяжно закурил.
— В чем дело, почему нас сюда привели?
— Не волнуйтесь, — он глубоко затянулся. — Это ненадолго.
— Ну а в чем дело-то?
— Имя вашей жены есть в базе.
— Какой базе?
— Вы уже бывали Иордании?
— Нет. А что, есть подозрения, что и не побываем?
— Тогда не волнуйтесь. Это ненадолго.
Майор вернулся через полчаса. Взглянув на нас, он о чем-то вспомнил и снова вышел, оставив дверь приоткрытой. В проеме возникла голова Хасана:
— Почему ты так долго?
— Мы не знаем, нам не говорят.
Хасан заговорил с полицейским по-арабски. Улыбка его вдруг стала еще слаще:
— Их компьютер имеет информацию о депра… дипор…
— Депортация?
— Да, о депортация украинской проститутки Станислава.
— Станислава — это имя, а не фамилия! — возмутилась подозреваемая. — Как вас зовут? — обратилась Станислава к полицейскому.
— Али.
— Если вы в базе найдете убийцу по имени Али, то станете всех Али на границе задерживать?!
— Не волнуйтесь, это ненадолго.
Еще через час из Аммана, наконец, пришел факс с приметами проститутки Станиславы. В комнату набилось человек десять. Все напоминало теннисный матч. Присутствующие во все глаза смотрели на майора. Когда тот зачитывал очередной пункт, все оборачивались и внимательно разглядывали Стаську. Рост, возраст и цвет волос — подходили. «Цвет глаз: зеленый, — прочел майор». Все сощурились, разглядывая стаськины глаза. Они оказались карими. Расстроенные полицейские вышли из комнаты, майор вручил нам паспорта и лично проводил до такси. Меня так и подмывало спросить, слышал ли он когда-нибудь о контактных линзах.
Таксист страшно обрадовался, увидев нас. Он тут же завел машину и погнал так, будто его преследовали. Буквально через 15 минут мы были на автостанции города Рамса. Хасан засобирался куда-то:
— Мой дом, — указал он. — Я живу в Рамса. Уже поздно, переночуйте у меня!
— Нет, спасибо, нам в Амман надо.
— Ну ладно. — Он протянул мне руку. — Прощай!
— До свидания! — Прощаясь, я вложил двадцатку ему в ладонь.
— Не надо, мне приятно помочь тебе!
— Пожалуйста, возьмите. И спасибо вам за помощь.
— Как хочешь, — печально сказал Хасан, засовывая доллары в карман рубашки. — Давай я помогу тебе с такси в Амман.
Не выходя из машины, он подозвал одного из таксистов. Торговались они так яростно, что мне даже стало немного завидно. Наконец, Хасан обернулся ко мне:
— Три динара за одного. Это хорошая цена, как для иорданца.
— Спасибо вам!
— Мне не сложно. Точно не хочешь переночевать у меня?
— Точно. Но спасибо!
Наш благодетель пожал плечами, улыбнулся Стаське и ушел. Я расплатился с таксистом, и он, кивнув на прощание, умчал продавать свои сигареты. Два часа спустя мы ужинали в Аммане.
В этом рассказе слово «благодетель» встречается всего 4 раза. Но на самом деле, за эти 5 месяцев на нашем пути встретилось множество замечательных, добрых и отзывчивых людей. С кем-то мы виделись всего несколько минут, с другими провели много дней. Среди них есть россияне и те, кто ни слова не знает по-русски. С одними мы переписываемся до сих пор, других даже толком не успели поблагодарить. Что ж, сделаем это теперь:
Спасибо вам! We’ll pay it forward!
хороших вам людей по пути еще и еще!
Спасибо! :)
Странно вот, что ни одного письма пока нет с предложением где-то пересечься на маршруте…
Дык, не удивительно, насяеи благодетелей, самаритяне где-то в тех краях водятся))
Вы так усердствовали с комментариями к предыдущему посту, что робот на нашем сайте счел вас спамером :) Этот комментарий я достал из папки «Спам» :)
Никогда в жизни не рискнул бы вот так путешествовать автостопом по незнакомой азиатской стране.
Экстремалы.)
И это говорит человек, с головой окунувшийся в ночные квесты? :)
Именно.))) Квест – такое.
А автостоп в местности, где тебя прихлопнут, прикопают и забудут – совсем другое.
Ты не совсем прав. Если свести к формуле опыт наших путешествий, то получится примерно так: «Шансы влипнуть в крупные неприятности намного выше в спальном районе вашего постсоветского города, чем в любой азиатской стране».
Речь не идет о заведомо горячих точках, вроде Ирака или Афгана. Хотя, люди, бывавшие в Афганистане между войнами – лет 5-6 назад – говорят, что там очень дружелюбные местные жители.
Плюс к этому, когда проведешь в дороге достаточно много времени, начинаешь различать людей буквально по глазам. В большинстве случаев сразу видно, кто хочет из тебя денег вытянуть.
Мейби.)))
Но насколько же вкусно все описываете.))) Надо будет отдельную благодарность батате, что скинул почитать ссылку на ваш сайт.)
Спасибо!
Кстати, не стесняйся дальше ссылку передать :)
А чего – по незнакомой?
Мимо ристалищ, капищ,
Мимо храмов и баров,
Мимо шикарных кладбищ,
Мимо больших базаров,
Мира и горя мимо,
Мимо Мекки и Рима
Синим солнцем палимы
Бредут по земле пилигримы – полный путеводитель))
П насчет того, что Стасю замели мусора, могу сказать так – назвали бы ребенка нормально, Рахиль, или, например, Сара, и все было бы нормально. Трудно мне представить проститутку в Иордании с таким именем)) А что до моих постов, так у меня беда – я потерял очки, а поскольку я нахожусь в турецком отеле в Сиде, то купить новые затруднительно. Вот и кропаю практически наугад, иногда промахиваюсь. Зато в отеле халявный вайфай, вчера даже удалось полупосмотреть онлайн матч Металлиста))
Видно, не нужен вам берег турецкий, раз вы так на вайфай налегли :)
Кстати, раз уж вы там – не хотите в Газиантеп сгонять, вкуснейшей пахлавы отведать? Очень рекомендую ;)
Очень все живо,тем более, что я как будто все это чувствую. В свое время пересекали границу Иордании и Ирака примерно так же интересно. А в аэропорту Аммана пытались мой груз отобрать (турбокомпрессоры для выставки), но потом сжалились и взяли только 300 баксов, как залог и на границе с Ираком вернули(!). Хотя я согласен с тем, что в принципе там безопасно. Особой злости в этих людях нет, наши намного злей. Я бы сказал, что вообруженный араб менее опасен, чем невооруженный отморозок из Харькова.
Не только арабы. Индийцы, например, тоже доброжелательны. То есть, конечно, исключения всегда есть. Тот же исламский фундаментализм или туги, передушившие в Индии более 2 млн. человек. Но это именно исключения, как мне кажется.
Я вот никак не могу понять, почему так получается. Может быть потому что этим людям религия ближе? У нас-то вытравили православие за 70 лет, а там религия всегда была рядом.
начало мудрости – страх Господень (апп. Павел). Т.е не религия, а вера – это правильно. Однако, следует отметить, что наш народ из язычества как следует и не вышел, поэтому «вытравливать» было легко. А может еще и потому, что попы наши – в первую очередь являют собою замечательный образчик лицемерия, а люди ж все чувствуют. Ну а може просто потому, что все таки массовые истребления людей и при царе (при разных – один И.Грозный чего стоит) и, тем более, при большевиках привели к тому, что все хорошее из нас гинетически пропало и мы вот такие, как результат отбора…
Ну насчет язычества вы не совсем правы, мне кажется. Если следовать вашей же цитате, то важна вера, а не религия. Вон, индуисты, по сути, и есть язычники-политеисты. Так что не важно, успели мы выйти из язычества или нет. Важно, что вытравили веру.
ну нет. я как раз имел ввиду, что Христианство – оно, в отличие от иных вероисповеданий – религия любви (это основной постулат Христа и Нового завета). Язычество и все остальные религии, в том числе и будизм (даосизм и т.д.) это все же больше духовные практики, которые направлены внутрь и заботятся о личности интравертивно. Христианство же весьма экстравертивно и проповедует любвь к ближнему, как основную заповедь Нового завета (следует обратить внимание на то, что в Ветхом завете этого нет, т.е., конечно, там есть, что не убий, не завидуй, не лжесвидетельствуй, но прямого указания любить нету, а у Христа есть). Поэтому тот факт, что мы остались язычниками существенно повлиял на нашу способность любить ближнего (а ты вглядись в себя и поймешь, что ты ближнего не любишь, да и чего его любить?). Я вот тоже рассуждаю, а сам ловлю себя на мысли о том, что и ко мне в этом плане претензии есть. Поэтому язычество наше, как и наша генетическая злость – однокоренные проблемы….
А тут я вообще не согласен. Конечно, у меня несколько профанский взгляд, на теолога я не претендую. Но мне кажется, что любая крупная современная религия проповедует любовь. Просто каждая религия смотрит на любовь под своим углом. В какой-то книге прямо сказано – возлюби, в какой-то – чуть более завуалированно.
Взять того же Далай Ламу – он ведь бодхисатва сострадания. А в его книгах слова love и compassion встречаются буквально на каждой странице.
ну и чего тут не то? я ж и говорю – проповедуют, это да, но до высшей степени жервенности дошло только христианство. Ведь жертва – основной метод общения с богами у язычнков. Ну и кто эта жертва? Да кто угодно, любой козел, в прямом и переносном смысле. Но так возлюбил Бог человека (людей), что жертвой стал его собственный сын! Высшая форма любви, жервенности и свободы одновременно. Кстати, такое сочетание этих трех духовных инструментов можно получить только на кресте (правда больше никто не пробует). А что Лама и сострадание? Полюби, умри, воскресни и при этом сохрани любовь к ним, которые так ничего и не поняли (не ну может только некоторые), в общем, трудно быть Богом. От нас же требуется немногое, но мы и этого не можем.
Кстати, что такое бодхисатва? Какое нибудь состояние, или воплощение?
Бодхисатва – это, грубо говоря, аватара. Клево объяснил, да? :)
Бодхисатвой называется тот, кто уже вышел из круга рождений и смертей, достиг нирваны. Но потом взглянул на нас беспомощных и сирых, и решил вернуться обратно – родиться в теле смертного (а потом болеть, страдать и умереть в конце-концов) для того, чтобы помочь всем нам, научить нас, показать нам как надо жить.
Это покруче, чем Христос – это самостоятельное решение, а не «меня папа к вам прислал».